САЙТ "КРАСИВЫЕ СТИХИ ПОЭТОВ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ:
Когда забывают войну, начинается новая. Память - главный враг войны. (Аристотель)
Война! Подъяты наконец,
Шумят знамены бранной чести!
Увижу кровь, увижу праздник мести;
Засвищет вкруг меня губительный свинец.
И сколько сильных впечатлений
Для жаждущей души моей!
Стремленье бурных ополчений,
Тревоги стана, звук мечей,
И в роковом огне сражений
Паденье ратных и вождей!
Предметы гордых песнопений
Разбудят мой уснувший гений! -
Всё ново будет мне: простая сень шатра,
Огни врагов, их чуждое взыванье,
Вечерний барабан, гром пушки, визг ядра
И смерти грозной ожиданье.
Родишься ль ты во мне, слепая славы страсть,
Ты, жажда гибели, свирепый жар героев?
Венок ли мне двойной достанется на часть,
Кончину ль темную судил мне жребий боев?
И всё умрет со мной: надежды юных дней,
Священный сердца жар, к высокому стремленье,
Воспоминание и брата и друзей,
И мыслей творческих напрасное волненье,
И ты, и ты, любовь!... Ужель ни бранный шум,
Ни ратные труды, ни ропот гордой Славы,
Ничто не заглушит моих привычных дум?
Я таю, жертва злой отравы:
Покой бежит меня, нет власти над собой,
И тягостная лень душою овладела...
Что ж медлит ужас боевой?
Что ж битва первая еще не закипела?
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы - дети страшных лет России -
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы -
Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота - то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье,-
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да узрят царствие твое!
Птицы смерти в зените стоят.
Кто идет выручать Ленинград?
Не шумите вокруг — он дышит,
Он живой еще, он все слышит:
Как на влажном балтийском дне
Сыновья его стонут во сне,
Как из недр его вопли: «Хлеба!»
До седьмого доходят неба…
Но безжалостна эта твердь.
И глядит из всех окон — смерть.
И стоит везде на часах
И уйти не пускает страх.
Стоим мы слепо пред Судьбою,
Не нам сорвать с нее покров...
Я не свое тебе открою,
Но бред пророческий духов...
Еще нам далеко до цели,
Гроза ревет, гроза растет,-
И вот - в железной колыбели,
В громах родится Новый год...
Черты его ужасно строги,
Кровь на руках и на челе...
Но не одни войны тревоги
Принес он людям на земле.
Не просто будет он воитель,
Но исполнитель божьих кар,-
Он совершит, как поздний мститель,
Давно задуманный удар...
Для битв он послан и расправы,
С собой принес он два меча:
Один - сражений меч кровавый,
Другой - секиру палача.
Но для кого?.. Одна ли выя,
Народ ли целый обречен?..
Слова неясны роковые,
И смутен замогильный сон...
Такие печальные вести
Возница мне пел весь путь.
Я в радовские предместья
Ехал тогда отдохнуть.
Война мне всю душу изьела.
За чей-то чужой интерес
Стрелил я в мне близкое тело
И грудью на брата лез.
Я понял, что я - игрушка,
В тылу же купцы да знать,
И, твердо простившись с пушками,
Решил лишь в стихах воевать.
Я бросил мою винтовку,
Купил себе липу, и вот
С такою-то подготовкой
Я встретил 17-год.
Свобода взметнулась неистово.
И в розово-смрадном огне
Тогда над страною калифствовал
Керенский на белом коне.
Война до конца, до победы,
И ту же сермяжную рать
Прохвосты и дармоеды
Сгоняли на фронт умирать.
Но все же не взял я шпагу…
Под грохот и рев мортир
Другую явил я отвагу -
Был первый в стране дезертир
Все, все у сердца на счету,
Все стало памятною метой.
Стояло юное, в цвету,
Едва с весной расставшись, лето.
Стояла утренняя тишь,
Был смешан с медом воздух сочный,
Стекала капельками с крыш
Роса по трубам водосточным.
И рог пастуший в этот час,
И первый ранний запах сена -
Все, все на памяти у нас,
Все до подробностей бесценно.
Как долго непросохший сад
Держал прохладный сумрак тени,
Как затевался хор скворчат -
Весны вчерашней поколенья.
Как где-то радио в дому
В июньский этот день вступало
Еще не с тем, о чем ему
Вещать России предстояло;
Как у столиц и деревень
Текло в труде начало суток,
Как мы теряли этот день
И мир - минуту за минутой;
Как мы вступали за черту,
Где труд иной нам был назначен, -
Все, все у мира на счету.
И счет доныне не оплачен.
Мы так простились с мирным днём,
И нам в огне страды убойной
От горькой памяти о нем
Четыре года было больно.
Нам так же больно и теперь,
Когда опять наш день в расцвете,
Всей болью горестных потерь,
Что не вернуть ничем на свете.
У нас в сердцах она жива,
И довоенной нашей были
Мы даже в пору торжества
Не разлюбили, не забыли...
Не отступили ни на пядь
От нашей заповеди мира :
Не даст солгать вдова иль мать,
Чьи души горе надломило.
Наш гордый подвиг в дни войны,
Живых и павших братьев слава,
И всё, в чём мы воплощены, -
На мир святое наше право.
Могучей сталинской семье,
Наш враг - кто б ни был он - не страшен.
Гвардейцы мира на земле,
У мира мы стоим на страже.
Во имя счастья всех людей
Полны мы воли непреклонной -
В годах, в веках сберечь наш день,
Наш мирный день, июнь зелёный.
Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет,
И жужжат шрапнели, словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед.
А «ура» вдали — как будто пенье
Трудный день окончивших жнецов.
Скажешь: это — мирное селенье
В самый благостный из вечеров.
И воистину светло и свято
Дело величавое войны.
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны.
Тружеников, медленно идущих,
На полях, омоченных в крови,
Подвиг сеющих и славу жнущих,
Ныне, Господи, благослови.
Как у тех, что гнутся над сохою,
Как у тех, что молят и скорбят,
Их сердца горят перед Тобою,
Восковыми свечками горят.
Но тому, о Господи, и силы
И победы царский час даруй,
Кто поверженному скажет: «Милый,
Вот, прими мой братский поцелуй!»
«Вечернюю! Вечернюю! Вечернюю!
Италия! Германия! Австрия!»
И на площадь, мрачно очерченную чернью,
багровой крови пролилась струя!
Морду в кровь разбила кофейня,
зверьим криком багрима:
«Отравим кровью игры Рейна!
Громами ядер на мрамор Рима!»
С неба, изодранного о штыков жала,
слёзы звезд просеивались, как мука в сите,
и подошвами сжатая жалость визжала:
«Ах, пустите, пустите, пустите!»
Бронзовые генералы на граненом цоколе
молили: «Раскуйте, и мы поедем!»
Прощающейся конницы поцелуи цокали,
и пехоте хотелось к убийце — победе.
Громоздящемуся городу уродился во сне
хохочущий голос пушечного баса,
а с запада падает красный снег
сочными клочьями человечьего мяса.
Вздувается у площади за ротой рота,
у злящейся на лбу вздуваются вены.
«Постойте, шашки о шелк кокоток
вытрем, вытрем в бульварах Вены!»
Газетчики надрывались: «Купите вечернюю!
Италия! Германия! Австрия!»
А из ночи, мрачно очерченной чернью,
багровой крови лилась и лилась струя.
Свершилось. Рок рукой суровой
Приподнял завесу времен.
Пред нами лики жизни новой
Волнуются, как дикий сон.
Покрыв столицы и деревни,
Взвились, бушуя, знамена.
По пажитям Европы древней
Идет последняя война.
И все, о чем с бесплодным жаром
Пугливо спорили века.
Готова разрешить ударом
Ее железная рука.
Но вслушайтесь! В сердцах стесненных
Не голос ли надежд возник?
Призыв племен порабощенных
Врывается в военный крик.
Под топот армий, гром орудий,
Под ньюпоров гудящий лет,
Все то, о чем мы, как о чуде,
Мечтали, может быть, встает.
Так! слишком долго мы коснели
И длили Валтасаров пир!
Пусть, пусть из огненной купели
Преображенным выйдет мир!
Пусть падает в провал кровавый
Строенье шаткое веков,-
В неверном озареньи славы
Грядущий мир да будет нов!
Пусть рушатся былые своды,
Пусть с гулом падают столбы;
Началом мира и свободы
Да будет страшный год борьбы!
Кавказ! далекая страна!
Жилище вольности простой!
И ты несчастьями полна
И окровавлена войной!..
Ужель пещеры и скалы
Под дикой пеленою мглы
Услышат также крик страстей,
Звон славы, злата и цепей?..
Нет! прошлых лет не ожидай,
Черкес, в отечество свое:
Свободе прежде милый край
Приметно гибнет для нее.
Мне странно подумать, что трезвые люди
Способны затеять войну.
Я весь — в созерцательном радостном чуде,
У ласковой мысли в плену.
Мне странно подумать, что люди враждуют,
Я каждому рад уступить.
Мечты мне смеются, любовно колдуют,
И ткут золотистую нить.
Настолько исполнен я их ароматом,
Настолько чужда мне вражда,
Что, если б в сражении был я солдатом,
Спокойно б стрелял я тогда.
Стрелял бы я метко, из честности бранной,
Но верил бы в жизнь глубоко.
Без гнева, без страха, без злобы обманной,
Убил бы и умер легко.
И знал бы, убивши, легко умирая,
Что всё же мы братья сейчас,
Что это ошибка, ошибка чужая
На миг затуманила нас.
В плен - приказ: не сдаваться,- они не сдаются,
Хоть им никому не иметь орденов.
Только черные вороны стаею вьются
Над трупами наших бойцов.
Бог войны - по цепям на своей колеснице,-
И в землю уткнувшись, солдаты лежат.
Появились откуда-то белые птицы
Над трупами наших солдат.
После смерти для всех свои птицы найдутся -
Так и белые птицы для наших бойцов,
Ну, а вороны - словно над падалью - вьются
Над черной колонной врагов.
Как воплощение бессмертия,
как завещание мир беречь -
солдат прижал ребёнка к сердцу
и опустил тяжёлый меч.
Мы жили с ним в соседстве близком,
В далекий предвоенный час.
У радиозавода в Минске,
Я встретить мог его не раз...
Ну как тут сходства не уловишь!
Стихами подтвердить берусь,
Что это Трифон Лукьянович -
Земляк, ровесник, Белорус....
Он зорко смотрит с пьедестала,
Отражены в его очах,
Войны внезапное начало,
Фугаской взорванный очаг.
Был тот рассвет июньский, алый
полночной темноты черней.
Погибла бабушка, не стало,
жены и малых дочерей.
Теперь отца не остановишь,
теперь бойца не сбить с пути.
И в сорок пятом Лукьянович
сумел к Берлину подойти.
Сюда принёс он жажду мести,
всю боль, что накопил в душе.
Шёл беспощадный бой в предместье
на предпоследнем рубеже.
Эсэсовцы в слепом бессилье
вели огонь из всех щелей,
не глядя женщину скосили,
девчушка плакала над ней.
И Лукьянович, вспомнив дочек,
рванулся, жизни не щадя,
под ливнем пулемётных точек
спасать немецкое дитя.
Рванулся средь руин и пепла,
чужих детей на свете нет, -
и вынес девочку из пекла
минчанин, скромный мой сосед.
Был пехотинцу страх неведом.
Пройдя сквозь пламя и металл,
гвардеец пал в канун Победы
и вот - взошёл на пьедестал.
Как воплощение бессмертия,
как завещание мир беречь -
солдат прижал ребёнка к сердцу
и опустил тяжёлый меч.
Огонек чадит в жестянке,
Дым махорочный столбом...
Пять бойцов сидят в землянке
И мечтают кто о чем.
В тишине да на покое
Помечтать оно не грех.
Вот один боец с тоскою,
Глаз сощуря, молвил: "Эх!"
И замолк, второй качнулся,
Подавил протяжный вздох,
Вкусно дымом затянулся
И с улыбкой молвил: "Ох!"
"Да",- ответил третий, взявшись
За починку сапога,
А четвертый, размечтавшись,
Пробасил в ответ: "Ага!"
"Не могу уснуть, нет мочи! -
Пятый вымолвил солдат. -
Ну чего вы, братцы, к ночи
Разболтались про девчат!"
Враги! Они прошли, как тени,
Как синь-туман ночных болот, –
А ведь грозились на колени
Поставить русский наш народ!
Ан нет! Народ наш стойкий витязь,
Согнуть хребет себе не дал.
Кто ж русских на коленях видел?
А их, врагов, я сам видал.
Когда из пекла Сталинграда
Везли обломки битых орд,
Тут было им не до парада,
Был вид у них – не первый сорт!
Уже не «рыцари», не «боги»,
Они плелись, как псы в репье,
Их обмороженные ноги
В убогом путались тряпье.
На каждом стылом полустанке
Они тащились по снежку,
Чтоб из пустой консервной банки
Хлебнуть глоточек кипятку.
Но были тяжки им ступени
Чужой завьюженной земли –
И опускались на колени
И так ползли, ползли, ползли…
И думал я: «Ну что? Добились?»
Над кем возвысились трубя?
Нас на колени сбить грозились?
Теперь пеняйте на себя!»
"Способность творчества есть великий дар природы; акт творчества в душе творящей есть великое таинство; минута творчества есть минута великого священнодействия". ( В. Белинский )
isd17@yandex.ru
© Красивые стихи поэтов